При приближении праздника Пасхи Иерусалим теряет свой обычный характер и вид. Со всех концов мира туда стекаются православные и раскольники, католики и протестанты, капры и абиссинцы, люди всех вероисповеданий и наций.

Маленькая палестинская железная дорога, поезда которой застилают Тирибенскую долину клубами черного дыма, ежедневно выбрасывает на Вифлеемскую равнину пеструю толпу богомольцев и путешественников. Многие, презирая этот слишком современный способ передвижения, высаживаются в Байруте и едут на лошадях, на мулах или на ослах через зеленую Галилею и печальную Самарию. Другие, более бедные и набожные, идут пешком из Яффы и, изнуренные усталостью, в восторге падают на колени при виде святых мест.

Иногда приходит странный караван—целая цепь верблюдов, с беседками из ярких тканей на горбах, в сопровождении «царей-магов» и смуглых женщин. Шествие замыкают ослы, навьюченные ладаном, амброй и миррой, оставляющими по себе струи благовония. Это отправляется на богомолье эфиопская княжна ко Гробу Господню с дарами из стран благоуханий, чтобы молить о каком-нибудь чудесном исцелении. В некоторые годы число богомольцев доходит до десяти тысяч. Тогда гостиницы, трактиры, постоялые дворы, — все бывает переполнено. Беда тому, кто не достал себе комнаты или койки. Иерусалим не может вместить в себе всех верующих. В окрестностях на скорую руку строятся бараки. Расставляются палатки. Всякий устраивается, как может, — свою дорожную фляжку вешают на ветку оливкового дерева, расстилают одеяло на надгробном памятнике, располагаются среди развалин. При приближении Вербного воскресения приток богомольцев уменьшается. Все желающие провести Святую неделю в Иерусалиме уже прибыли.

Не явился только один караван: караван пальм.

Он приходит в Вербную субботу, пробираясь из Иерихонских оазисов и с плодородных берегов Иордана. Глядя на этот длинный кортеж верблюдов, отягощенных пальмами, поднимающийся, раскачиваясь, среди раскинувшихся кладбищ и медленно текущий по извилистым переулкам, кажется, что это подвижные сады приносят свои дары ослепительной зелени этому городу серого камня.

На другой день у каждого в руке пальмовая или оливковая ветвь, на самой заре одни направляются в село Вифаиду, где Иисус встретил ослицу с осленком; другие — к часовне Господней, расположенной на вершине Оливковой горы. Там служат обедни, поют на всех языках песнопения и за недостатком места воздвигают под небом переносные алтари. В лучах восходящего солнца блестят хоругви Пречистой Девы, и верные преклоняют колени среди крокусов и асфоделий.

По окончании обедни богомольцы вновь спускаются в Иерусалим, размахивая пальмовыми ветвями, с пением «Осанна». Затем все возвращаются ко Гробу Господню, чтобы присутствовать на освящении пальм.

В течение следующих дней оживление в городе все растет. Самые разнообразные кортежи проходят через все четверо городских ворот; различные обрядные процессии перекрещиваются на улицах, выстраиваются перед порогом храма, сменяют друг друга у одного и того же алтаря, соперничая в своей благочестивой пышности. Возносятся молитвы на всех языках; пестрят разнообразные одежды; серые плащи с красным крестом французского пилигрима, белые одеяния жителей Кипра, широкие шаровары сирийцев, черкесские кафтаны, украшенные патронами и кинжалами. Легкие летние шляпы, фетровые и украшенные цветами, шелковые зонтики мешаются с головными уборами мукров и рваными шарфами мужиков. И бедные, запыленные платки русских крестьян, обрамляющие такие смиренные лица, странно сочетаются с украшенными золотом и развевающимися за их головами длинными библейскими покрывалами гордых и стройных вифлеемских женщин, этих потомков рыцарей Крестовых походов.

Пока все русские богомольцы, пользуясь промежутками между двумя праздниками, отправляются на Иордан, чтобы омыться в его водах. Многие пускаются в путь пешком, как и прежде, обернув ноги в отрепья и привесив свои громадные сапоги к поясу. Священники взгромождаются на ослов вместе с свертком свечей. Некоторые, более старые и слабые, усаживаются в ящики из-под мыла, подвешенные с обеих сторон на мулах и соединенные друг с другом переносными алтарями. Из этих импровизированных паланкинов видны лишь желтые морщинистые лица, на которых светятся большие мечтательные глаза, или какая-нибудь тощая рука с длинной нитью четок, постукивающая по деревянной стенке, равняя шаг мула. Так уходит этот мрачный и печальный кортеж по каменистой крутой дороге иудейских гор, без хоругвей, без риз, без блестящих крестов, весь серый, но дышащий внутренней верой. Время от времени для ободрения усталых они затягивают псалом и эти мистические и значительные звуки на мгновение как бы навлекают на этот ясный пейзаж востока туманную меланхолию севера. У султанского фонтана они немного отдыхают, едят горбушку своего родного черствого хлеба, пьют квас прямо из горлышка бутылки. Но дорога через пламенную долину становится все круче и круче, даже мулы спотыкаются и усталые спутницы, обливаясь потом, со стертыми в кровь ногами, присаживаются на краю обрыва, чтобы перевести дыхание.

Вечером они еще раз останавливаются на отдых в Иерихоне, перед той горой, на которой Иисус в течение сорока дней готовился к крестным страданиям. Она вся изрыта пещерами отшельников, которые питаются, как святой Иоанн, диким медом и акридами. Повсюду светятся огни перед иконами, и издали кажется, что как будто вдруг пригорка собралось множество светлячков. Снова пускаются в путь; но вскоре среди звездной ночи с правой стороны вырисовывается как бы какой-то щит, погруженный в пески, — это — Мертвое мор», — и дальше впереди, через лес тамариндов виднеется громадная желтоватая и ленивая ящерица: это — священная река Иордан; и все русские богомольцы с хвалебным гимном падают на колени и лобызают благословенные берега.

В один момент расставляются палатки, зажигаются факелы и воздвигается часовня. Вот раздается звонок колокольчика. Все поднимаются, каждый берет свой мешок, скрывается за куст или палатку и возвращается в совершенно ином виде — с босыми ногами, в одной длинной белой рубашке, как саван, и в погребальном чепце. На алтаре зажжены свечи. Иконы сверкают; блещут кресты; появляется священник в своей золотой ризе и благословляет священную реку. Толпа белых призраков спускается к мутной воде, и каждый трижды погружается в нее. Сзади на песчаном берегу горят костры большим подвижным пламенем, которое придает всей этой сцене, этому лесу тамариндов, этим желтым встревоженным водам и этим богомольцам, в одеяниях воскресших, необычайно фантастический вид.

В четверг все возвращаются в Иерусалим, и в тот же день отправляются на холм Сионский, лежащий за чертою города, к старому зданию, где, как говорят, некогда Иисус собрал своих учеников для пасхальной вечери. Это здание обращено в мечеть, и вход в нее запрещен христианам, однако, вокруг стен этого священного здания воздвигнуты алтари, и верные склоняют свои колени среди мусульманских гробниц.

На другой день, в святую пятницу, все лавки закрываются, людные улицы пустеют, погребальный звон разносится по всему городу. Богомольцы направляются к церкви Гроба Господня. Идут сначала мимо Голгофы, места последних страданий, потом мимо часовни Семи Страстей и подходят, наконец, к самому храму Гроба Господня. При такой обстановке монах, говорящий на многих языках, взбирается на камень, цоколь колонны, и обращается к толпе с речью на семи языках: французском, итальянском, немецком, испанском, английском, арабском и греческом. Все верующие держат в руках своих по восковой свече и их мерцающие огоньки озаряют таинственным светом мрачные своды, причудливые костюмы всех стран, разноплеменные лица. Вечером богомольцы спускаются в Гефсиманский сад, а оттуда поднимаются по Пути Страстей. Некоторые из богомольцев облекаются в тяжелые шерстяные одежды и посыпают пеплом головы. Другие одеты в белое, с терновыми венцами на головах и с экстазом сияющим в их глазах, с беспорядочно рассыпавшимися волосами, несут на плечах своих тяжелый крест.

В пасхальную субботу в Иерусалиме совершается священное празднество, в котором участвуют только православные. В этот день епископ отправляется в часовню Гроба Господня, с двумя восковыми свечами в руке, и через некоторое время показывает уже зажженные свечи народу сквозь два небольшие отверстия, проделанные в стене часовни. 

Эта церемония, установленная, как говорят, в первые века христианства, сохранила до наших дней всю свою византийскую торжественность; считают, что те, кому удается зажечь свои свечи от пламени двух священных свечей, получает прощение всех своих грехов. С раннего утра огромные массы богомольцев направляются к часовне и размещаются в ожидании под мрачными сводами огромной ротонды храма. Здесь целые тысячи богомольцев — русских, сербов, армян, болгар, албанцев, румынцев; в руках у них свечи, украшенные пальмовыми ветвями. Около полудня прибывает епископ и входит в часовню. Там священная искра, принесенная невидимым ангелом, должна, по мольбе его, сойти с неба и зажечь его свечи. Теперь волнение распространяется среди молящихся. Что, если огонь не сойдет с неба! Но вот в двух отверстиях часовни появляются руки епископа с зажженными свечами. Восторженный крик приветствует это появление, и толпа бросается к ним так стремительно, что даже турецкие солдаты со своими штыками не в силах справиться с этим бурным натиском толпы. В мгновение ока зажигаются все свечи, храм наполняется морем пламени, волнистые переливы которого, отражаются под его сводами. Епископ и священники трижды обходят Святой Гроб и, словно чудесное видение, исчезают за золотыми воротами.

Звон всех колоколов и праздничные флаги встречают следующее утро, утро Светлого Праздника. Волны фимиама носятся над городом, и богомольцы на улицах поют в унисон «Христос Воскресе». Иерусалим полон ликования, потому что Пасха — праздник для всех, даже для арабов, которые празднуют в этот день свой новый год. С раннего утра все улицы кишат праздничной толпой. В лавках среди пальмовых ветвей лежат кучи красных яиц, украшенных иерусалимскими гербами. Пирожники разносят всякие пасхальные лакомства; водоносцы звенят своими кувшинами, а арабские женщины окропляют всех розовой водой.

Одна за другой направляются процессии на Голгофу. Нe успеет сойти вниз одна, как уже другая поднимается ей навстречу. Не успевает кончиться одна служба, как начинается другая.

На утро начинается разъезд богомольцев; но они и перед отъездом стараются успеть еще помолиться; им хочется всю душу свою наполнить святыми образами её, — неизгладимыми воспоминаниями Святом Городе.

Иточник: Уральская жизнь, 1913. - №84.- С.3. // Сайт: Электронная библиотека Белинки http://elib.uraic.ru/handle/123456789/69125.